Непокорённые

 

 

Машина остановилась. С грохотом откинулся зад­ний борт. Раздалась команда:

– Слезай!

Мы очутились на большой квадратной территории, обне­сённой несколькими рядами колючей проволоки. Вокруг на возвышениях под навесом зловеще поблескивали стволы пуле­метов и немецкие каски. В центре стояла высокая наблюда­тельная вышка, с которой весь лагерь был виден как на ла­дони.

Заключенных разместили в бараке. Я держался вместе с товарищами Кожановским, Грешанниковым и Подопригорой. Уже с первых дней в лагере нас не покидала мысль установить связь с антифашистским подпольем. Но как это сде­лать, где искать отважных подпольщиков? Возможно, они ря­дом? Эти вопросы не давали покоя. Внимательно наблюдая за лагерной жизнью, я всё больше убеждался, что здесь дейст­вует тайная организация сопротивления. Оставалось устано­вить связь с одним из её членов.

С Микелисом Гринбергом, славным стариком, я позна­комился ещё в Рижской Центральной тюрьме. Тогда он много­значительно сказал:

 

– Если вас переведут в Саласпилсский концентрационный лагерь, то запомните, там будет шире поле деятельности... Там есть свои...

Вторично с дедушкой Мишей я встретился здесь, в лагере. Он был толковым и остроумным человеком. «Именно такой может быть связан с подпольем», – думал я. Но с чего начать разговор? Этот несгибаемый латыш может, как обычно, отшутиться: «Бог с вами, молодой человек…» И все же надо было решиться.

Разговаривали долго, осторожно. Лукаво прищурив близо­рукие глаза, дедушка Миша проэкзаменовал меня и наконец, как бы в шутку, сказал:

– Ну, тогда сходи завтра на кухню и спроси Баранова. Он там кипятит воду...

Метель бушевала с самого вечера, гоняя волны снега на лагерь. Ветер выл и свистел вокруг бараков, прорывался в по­мещения. В такую погоду, как говорят, хороший хозяин и со­баку не выгонит.

Отворилась дверь. Вошел гестаповец.

– Встать!

 

Все поднялись со своих мест. Старший барака поспешно доложил, что в бараке Б-9 350 заключенных.

– Становись! – последовала команда.

Заключённых построили, велели взять лопаты и ломы. Нас погнали на земляные работы. Работать было тяжело. От холода захватывало дыхание. Превозмогая усталость, люди дол­били, разравнивали мёрзлую землю, копали канавы. Товарищи помогали друг другу. До начала работы передали по цепочке, что слабых в трудную минуту надо отвести на кухнюили в зубоврачебный кабинет, где можно обогреться и отдохнуть. Лагерный зубной врач, узник из Чехословакии, был хоро­шим человеком и замечательным специалистом, с большим опытом. В холодные дни в кабинет доктора, если там не лечили зубы эсэсовцы, приходили за­ключенные, отдыхали и грели замерзшие руки и ноги. Когда один приходил в себя, появлялся другой, третий... десятый...

Вьюга не утихала. Колючий ветер обжигал лицо, пробирал до костей. Несмотря на мороз и метель, истощенные узники продолжали работу. В одном месте лопаты неожиданно наткнулись на кости. Осторожно откопали. Рядом лежали два скелета – большой и маленький, свернувшийся в клубок. Мать и ребенок! Заклю­ченные похоронили их в стороне. Следы каких фашистских злодеяний хранит земля? На каждом шагу здесь происходили убийства! Саласпилсские пески пропитаны кровью невинных людей.

 

В обед заключённых загнали в бараки. Я отправился на кухню, попросил кружку горячей воды. Её подал высокий мужчина средних лет. Он внимательно осмотрел меня:

– Значит, за горячей водичкой пришёл?

– К теплу тянет... Как бабочку ночью к огню, – немного смутился я.

– Случается, что бабочка в огне и сгорает...

– Лучше сгореть, чем тлеть...

Так началась наша дружба с этим много повидавшем на своем веку человеком – рижанином Константином Барановым, участником гражданской войны и подпольной работы в довоенной Латвии.

Дни в Саласпилсе тянулись, как сплошной кошмар. Но заключенные не поддавались отчаянию. Они верили, что скоро Советская Армия разорвёт оковы лагеря смерти, вернет к жизни. Внешне усталые, истощенные люди участвовали в невидимой, бесшумной борьбе. Дух сопротивления не оставлял даже в самые трудные минуты.

В декабре нам приказали плести соломенную обувь для нужд немецкой армии. В отдельном корпусе недалеко от лагерной кухни оборудовали мастерские.

 

– Армия на соломенных ногах! – смеялись мы и так ма­стерили эту обувь, что она быстро разваливалась. В нашей группе кроме Бориса Подоприторы, Сергея Грешанника, Никиты Кожановского и меня теперь был и Фёдор Зарубин, мой старый товарищ по оружию. В Саласпилс он попал из Рижской Центральной тюрьмы, куда был заключен после неудачного побега из лагеря военнопленных. В мастерских мы многое переговорили о своей жизни, здесь рождались новые идеи и замыслы. Кто мы сейчас такие? Были в боях, сражались, а теперь плетем лапти. И для кого? Для врага! У Николая Островского есть прекрасные слова: «Умей жить даже тогда, когда жизнь становится невыносимой». Так надо было жить и нам.

Распределили между собой задачи: Кожановский инфор­мирует группу о всех событиях в лагере, Подопригора поддер­живает связь с кухней, Грешанник налаживает прием посылок извне, а Зарубин будет выполнять самое трудное – органи­зует побег из лагеря. Так мы снова будем в боевом строю.

Все было рассчитано и решено. Чтобы не обратить на себя внимание стражи, мы продолжали старательно работать. Од­нажды кто-то рывком открыл дверь барака – на пороге стоял гладко выбритый человек в гражданском и властным взглядом осматривал все помещение. Это был Магнус Качеровский, на­чальник строительства лагеря. С его появлением в бараке установилась мертвая тишина. Он прошёлся немного и вышел.

Но не всегда «визиты» Качеровского кончались так мирно. Заключенные еще хорошо помнили тот день, когда Саласпилсский концентрационный лагерь посетил начальник гестапо и СД Латвии – шгурмбаннфюрер Ланге. Сопровождал его Маг­нус Качеровский. Недалеко от группы советских военноплен­ных Ланге остановил машину и, выйдя из нее, избрал людей мишенью для стрельбы из пистолета. Это занятие доставляло шефу гестапо и СД нескрываемое удовольствие. Одному пу­стить пулю в спину, другому в живот, застрелить ребенка вместе с матерью, убить еврея, подвернувшегося на дороге... Качеровский, угодливо улыбаясь, помогал начальнику «весе­литься».

 

...В Саласпилсский лагерь смерти прибывали все новые и новые партии заключенных. Некоторые из тюрьмы, другие были арестованы недавно. Вместе с ними поступали вести с фронта. Стоял февраль 1943 года. Заключенные радовались, узнав, что Советская Армия одержала большую победу на Волге. Совсем иначе реагировали на это гитлеровцы – в лагере ввели строгий режим, сократили паек, запретили встречаться заключенным из разных бараков. Репрессии усилились. Начались массовые экзекуции. Когда на дворе бушевала метель, людей разделяли на группы. Гитлеровец становился спиной к ветру и начинал командовать: «Ложись! Встать! Бе­гом! Ложись! Встать! Бегом!.,» Заключенные, теряя последние силы, выполняли команды – ложились, вставали, бежали по кругу, падали в снег, снова поднимались и снова падали. Тех, кто не мог уже подняться, били до смерти. На следующий день экзекуция повторялась.

 

Эти экзекуции были местью гитлеровцев за разгром фашистских войск на Волге. Руководил ими комен­дант лагеря смерти гауптштурмфюрер Краузе. Чтобы казаться выше, он носил сапоги на высоких каблуках. Если что-нибудь привлекало его внимание, то вытягивал вперёд лицо, на котором подергивался нос, а глаза застывали в тупом напряжении.

Одним из наиболее верных подручных Краузе был старо­ста лагеря мадонец Альбертс Видужс. Чаще всех он руководил экзекуциями на лагерной площади. Далеко разносился его пронзительный голос – «Ложись! Встать! Бегом!» Всех, кто не мог достаточно быстро выполнять его команду, ожидала одна судьба – смерть от побоев или автоматная очередь. Суровый режим был невыносим; люди гибли от голода, бо­лезней, побоев, пуль. Такова и была задача этого лагеря: умертвлять, уничтожать.

 

Наперекор всем трудностям наша подпольная ячейка действовала. Подопригора вместе с Барановым под­кармливали больных. С помощью Яниса Логина они доставали продукты питания у заключенных латышей, которые получали передачи и посылки от родных. Янис Логин выполнял в бараке обязанности писаря. С его помощью подпольщика Кожановского устроили слесарем, а Грешанника – мастером различных ремонтных работ. Таким образом они получили возможность посещать все бараки, быть в курсе лагерных событий, а главное – тайно снабжать под­полье различными инструментами и материалами. Подпольщики начали изготавливать оружие, готовиться к вооружен­ному восстанию. Из каменоломен заключенные приносили взрывчатку. Уже было припасено несколько десятков гранат, холодное оружие. Этой работой руководила подпольная группа, в которой действовал и Фёдор Зарубин из нашей пятерки. Заключенные готовились к вооруженному восстанию, не теряли надежды вырваться на свободу. Но в конце февраля из-за провокации Качеровского в лапы гестапо попал один из руководителей подпольной организации – Карлис Фельдман и его товарищи. Всех их сразу увезли в Рижскую Центральную тюрьму и подвергли пыткам. Аресты продолжались. В течение недели в тюрьму увезли более ста человек. Нашли всё оружие подпольщиков.

 

В ночь с 5 на 6 мая 1943 года в Бикерниекском лесу рас­стреляли 135 заключенных – активных участников антифа­шистского сопротивления. Среди казнённых были Янис Логин, Борис Подопригора, Фёдор Зарубин...

Я не могу забыть Яниса Логина, замечательного человека и товарища. Это был несгибаемый, верный, муже­ственный человек. Он родился 21 мая 1914 года в селе Шуйском в Латгалии. Отец его был неграмотным крестьянином, всю жизнь мечтавшим вывести сына в люди. Уже с первых школь­ных дней единственный сын Людвига Логина жадно потянулся к знаниям. После окончания местной начальной школы Янис поступил в Балвскую гимназию, которую окончил в 1934 году. Сбылись мечты отца – сын поступил на факультет класси­ческой филологии Латвийского университета. Он сразу же стал работать в нелегальном Коммунистическом Союзе Моло­дежи. После окончания второго курса Яниса призвали на воен­ную службу, и только в 1938 году он вернулся в университет и продолжал революционную подпольную деятельность. Когда в Латвии была установлена Советская власть, Янис Логин включился в строительство новой жизни и в ноябре 1940 года вступил в ряды Коммунистической партии. Еще занимаясь в Латвийском универ­ситете, он активно участвовал в обществен­ной жизни. Все замыслы и надежды на будущее зачеркнула война. Янис собрал вокруг себя бор­цов против фашистов в окрестностях Балви. Но его предали, и недалеко от села Шуйского он попал в руки шуцманов. Сначала Абренская тюрьма, потом рижская «цент­ралка».

 

И все же тюрьма не смогла сломить железную выдержку и оптимизм Яниса Логина. В Центральной тюрьме он своей энергией и жизнерадостностью ободрял политзаключенных, обучал товарищей по камере иностранным языкам. В июне 1942 года Яниса Логина заточили в Саласпилсский лагерь смерти. И здесь он скоро приобрел много друзей. Он стал одним из организаторов антифашистского сопро­тивления, помогал товарищам устраиваться на такую работу, где они могли больше сделать для подпольной организации.

– Может случиться так, – полушутя, полусерьезно сказал как-то Янис, – что мои кости будут белеть на солнышке... Но разве можно отступать? Посмо­трите, представители скольких национальностей в нашем ла­гере! Сколько народов томятся под игом фашизма! Нельзя сидеть сложа руки. Если суж­дено умереть – так в борьбе.

 

21 января 1943 года, Янис Логин организовал в бараке митинг. Более трехсот заключенных собралось вокруг стола, с которого он говорил. Затем Янис декламировал стихи Пушкина и Райниса. С затаенным дыханием все слушали его слова. Почувствовав что-то неладное, в барак ворвались геста­повцы во главе с Видужсом. Заключенные вмиг разбежались по своим нарам. Но Янис Логин своё дело сделал – искра за­пала в человеческие сердца (В Саласпилсском лагере большой популярностью пользовались стихи Яниса Логина – фрагмент из поэмы «Последний бой». Это стихотворение заключен­ные часто декламировали в бараках.

 

 

...В Рижской Центральной тюрьме гестаповцы зверски пы­тали смелого антифашиста. Его избивали, жгли калёным железом. Гитлеровцы расстреляли его вместе с дру­гими подпольщиками в Бикерниекских соснах. Так оборвалась жизнь этого верного сына латышского народа.

Мы тяжело переживали гибель товарища.

Снова пришла весна. Ещё сильнее она будила у заключен­ных тоску по свободе. Свобода! Казалось, она рядом, за ко­лючей проволокой, – близка, но недосягаема. Сердце тяну­лось к ней. Неотступно и упорно.

Вечерами около восьмого барака раздавались грустные цы­ганские песни. В них звучала глубокая, неугасимая тоска. Пел молодой цыган Миша. Обычно он сидел у стены барака, ут­кнув подбородок в колени, и долго смотрел на заход солнца. Однажды вечером Миша снова сидел так, устремив взор в сторону леса, откуда еле-еле доносился терпкий запах влаж­ной земли и прелых листьев. В черных глазах цыгана отра­жалось зарево заката, и лицо его казалось одухотворенным. Вдруг Миша вскочил на ноги и одним прыжком оказался на колючей проволоке. Но перебраться через неё ему не удалось. Его скосила пулеметная очередь.

В те весенние дни далеко от Саласпилса в одной белорус­ской деревне произошла трагедия. Люди ещё спали, когда в деревню ворвались эсэсовцы. Людей вырвали из постелей и согнали в одно место. Перепуганные дети, женщины, старики ожидали, что их заживо сожгут в каком-нибудь зда­нии или перестреляют, как это не раз бывало во многих белорусских деревнях. Эсэсовцы подожгли деревню, а жителей угнали с собой. Людей гнали долго, били и ругали, ругали и били. Тот, кто не мог идти, того пристреливали.

 

Наконец сильно поредевшая в дороге группа белорусских жителей прибыла в Саласпилсский концентрационный лагерь. Фашисты отняли у матерей детей и приступили к реализации своего зловещего замысла.

Детей помыли в бане и с утра построили всех, кто мог встать. Старших детей заставили держать грудных. Ни одного взрослого в барак не пускали. Гитлеровцы в белых халатах положили грудничков на стол. Они действо­вали хладнокровно, педантично – одни определяли группу крови малюток, другие вонзали в крошечные тельца шприцы и отсасывали кровь.

Одна девочка подбежала и, указывая на ма­лыша, стала просить:

– Это мой братик Коля. Не делайте ему так!

Фашист ногой отбросил девочку в угол, где она, скорчив­шись в клубок, осталась лежать. Затем подошла очередь старших детей. У них тоже взяли кровь, и дети, шатаясь от слабости, отходили от стола.

...Из Рижской Центральной тюрьмы прибывали всё новые группы заключенных. Понемногу стала оживать подпольная работа. Погибшего члена нашей пятерки Бориса Подопригору заменил бойкий, долговязый семнадцатилетний юноша Вася Николаев. Самоотверженно он старался раздобыть дополни­тельное питание для больных и был счастлив, когда удавалось кому-нибудь помочь. Немного позднее обязанности Фёдора Зарубина стал выполнять Вячеслав Михневич – огромного роста москвич.

 

Когда фашисты организовали новую команду для камено­ломни Бэма, в неё зачислили Михневича, Абраменкова и Николаева. Работа в каменоломнях входила в планы Вячеслава, готовившего коллективный побег из лагеря. Михневич и Абраменков участвовали в разработке плана, изучали окрестность и совещались с то­варищами. Нам много помог старичок Пётр Быстров. Он дал несколько адресов и рассказал, как беглецам пробраться к партизанам.

15 сентября нас послали в лес копать канавы. Возможности побега увеличились. План оставался прежний: Михневич дает сигнал, первым бежит Улдис Пурмалис. День шел к концу. Солнце клонилось к горизонту. На лег­ком ветерке шелестели листья. Вот-вот кончится перекур. Мих­невич заметил, что один из охранников внимательно следит за заключенными, но время не ждало. Надо было действовать. Вячеслав подошел к охраннику, закрыв своей широкой спи­ной товарищей. В тот же миг зашуршали листья, раздался шум шагов. Охранники вскочили на ноги, открыли беспорядочную стрельбу, но было уже поздно. Пятеро узников вырвались на свободу.

По возвращении в лагерь всю команду выстроили на пло­щади. Явились Краузе, Качеровский, Теккемейер, Видужс. Они допрашивали и били заключённых. После допроса всех отвели в конюшни и выпороли плетьми, свитыми из стальной прово­локи. Гитлеровцы мстили за удавшийся побег из лагеря смерти.

 

На другой день заключенные были очевидцами зверского убийства зубного врача. Когда-то этот замечательный человек говорил Янису Логину:

– Я этих убийц не считаю за людей, но вынужден лечить им зубы. К тому же знаю: они меня расстреляют, как расстре­ляли жену и дочь.

Гитлеровцы подозревали зубного врача в связи с заключен­ными и решили его уничтожить. Врача вывели на площадь и заставили бежать по кругу. Вслед ему спустили овчарку. Она прыжком сбила несчастного с ног. Собаку позвали обратно и человека снова заставили бежать. И снова натравили на него собаку... И снова заставили встать и бежать по своим кровавым следам.

 

В стороне стояли руководители лагеря и улыбались. Спек­такль на сей раз закончился быстро – зубной врач умер от разрыва сердца. На лицах убийц отразилось недовольство (За что убили зубного врача? Этот великолепный специалист, пригнан­ный из Чехословакии, лечил зубы самому коменданту Краузе и его по­мощникам.

Террор в лагере нарастал. Краузе и его подручные мучили и убивали заключенных. Их машина смерти работала на пол­ных оборотах.

 

На оккупированной территории усиливалось сопротивле­ние населения фашизму. Гитлеровцы обвиняли людей в спекуляции, саботаже и заключали в Саласпилсский лагерь на срок от 2 до 8 недель. Их размещали в отдельном бараке и посылали на самые грязные работы.

Среди узников был и художник Микелис Страздынь, которому посчастливилось вырваться на свободу. Вскоре то один, то другой стал получать из Риги посылки с продуктами питания. В одной из посылок для нас был припасен сюрприз. В бу­ханке ржаного хлеба Грешанник нашел газету. Это было изда­ние одного из соединений белорусских партизан. В наших руках была газета, рассказывающая о сражениях и победах советского народа. Газета переходила из рук в руки. За несколько дней она обошла весь лагерь и сделала большое дело. Газета поднимала настроение и боевой дух заключенных, звала к борьбе и все­ляла надежду на скорое освобождение.