Бутылочка детской крови
Майданов А. Бутылочка детской крови. // «Советская молодежь», 5 октября, 1989 г.
(Протокол преступления, совершенного под грифом «секретно»)
Старший оперуполномоченный НКВД Латвийской ССР капитан госбезопасности Мурман в ноябре 1944 года выехал в Юрмалу. В Майори, если конкретно.
Фронт продвинулся в Курземе совсем недавно, еще 17 октября ценой немалой крови из Дубулты выбили 87-ю пехотную дивизию вермахта.
Цель поездки была предельно ясна — допрос свидетеля. Мимика на лице капитана давно сменилась непроницаемостью — в Саласпилсском лагере смерти он видел обглоданные дистрофично истощенными советскими военнопленными корни срубленных деревьев, ямы-могилы, полные дождевой воды, которые для спанья выкапывали себе люди. Те, кому «не досталось» места в бараках. А этот свидетель был в одном из них. Капитан уже знал его немецкое кодовое наименование — барак «10-Б» концентрационного лагеря Саласпилс.
Конечно, свидетеля Мурман мог бы вызвать и к себе. Но не этого. Он думал, с чего начать. Достал из кармана шоколадку, зашуршал фольгой.
И все-таки предстояло начать.
Капитан написал: Лемешонок Наталья, 1934 года рождения (10 лет), уроженка города Освея».
—Наташа, расскажи мне, пожалуйста, все, что помнишь, хорошо?
Все-таки это — не допрос. Но разговором это тоже не было. О таких... таком взрослые редко вспоминают вслух. Но Наташе исполнилось только десять и, наморщив в усилье и без того морщинистый лоб, она просто сказала: «Угу...».
— Немцы пригнали маму и всех нас в лагерь. Прошлой весной. Папа еще до этого умер в тюрьме. (Расстрелян гитлеровцами. — А. М.). Нас всех посадили в большой барак: Шуру, Женю, Галю, Корю, меня и Аню, ей был только годик. Вместе с нами было много других мам с детьми. Ночью мы спали. Вошли немцы. Увели нашу маму...
Свидетель Виба Эвелина Яновна, латышка, беспартийная: «Как комендант лагеря Саласпилс Краузе, так и другие фашисты и их приспешники брали девушек и женщин к себе и их насиловали, а затем расстреливали...».
— ...Мы остались одни. Было темно. Страшно. Мы плакали. Я сперва не заметила, что маленькая Аня тоже осталась с нами. Потом я услышала ее плач и в темноте нашла ее.
Больше мы маму не видели. Мы, все дети, жили одни в бараке. Нас никуда не выпускали (Уборная разрешалась только два раза в сутки, потом было запрещено и это. Больные лежали на полу в нечистотах. — А. М.) Мы были все время голодные. Маленькая Аня все время кричала. Тогда я сказала об этом немцу. Но он ничего не сделал...
Через несколько дней солдаты нас всех вывели из барака и повели через двор в больницу. Там нас выстроили в очередь. Аню я держала на руках. Мы не знали, что с нами будут делать. Потом пришел немецкий доктор, большой и сердитый, и другой немец. Они сказали, что будут нас осматривать.
Я не видела, что они делали впереди. Но какая-то девочка вдруг стала плакать и очень сильно кричать, а доктор топал ногами. Когда я подошла и нему ближе, то увидела, что он втыкает в руку девочкам и мальчикам длинную иглу и по трубочке в подставленную бутылочку набирает кровь. Тогда я тоже стала кричать и плакать. Мне было очень страшно. Но я боялась убежать.
Так мы стояли в очереди и все плакали и кричали. Когда подошла моя очередь, доктор вырвал Аню из моих рук и положил на стол. Потом доктор воткнул мне в руку иглу. А когда он меня отпустил, то стал брать кровь у моей сестренки. Я снова стала кричать и плакать И Женя, и Шура, и Боря тоже. Нам было жалко сестричку. Немец посмотрел на нас и что-то сказал по-своему. Мы не поняли. Солдат, который стоял рядом, засмеялся и сказал по-русски: «Господин врач говорит, чтобы вы не плакали, девочка все равно умрет, а так от нее хоть какая-нибудь будет польза».
Через день нас снова повели и врачу и опять брали кровь в бутылочки, И скоро Аня умерла в бараке. Нас часто вызывали к врачу
Все руки были в уколах. Мы все болели. Кружилась голова. Каждый день кто-нибудь из мальчиков или девочек умирал...
КРОВЬ БРАЛИ ЧЕРЕЗ ДЕНЬ, но никогда не реже двух раз в неделю. Детскую кровь после расфасовки отправляли в Ригу и далее в ящиках в эсэсовские госпитали. Она «котировалась» и предназначалась для «элиты», выздоравливающей в палатах за чтением журнала «Das schwarze Korps» («Черный корпус») — иллюстрированного издания оберкомандования СС. Из семьи Лемешонок удалось дожить до освобождения только двоим — десятилетней Наташе и ее семилетнему брату Борису. Их маленькие сестры и братья — Шура, Женя, Галя и почти грудная Аня были высосаны и перекачены. Восьмилетний Дима Саксон подвергался выкачке крови 15 раз подряд. Немногим меньше тринадцатилетний москвич Алеша Кузнецов, до своей поездки в Себеж к тете в июне 1941 года живший на Каланчевской, 14. По-страшному все эти детские судьбы снивелировал Саласпилс.
Исследуя документы периода немецко-фашистской оккупации Советской Латвии, я обнаружил приобщенные к следствию в качестве вещественного доказательства температурные графики выздоравливающих после освобождения в больнице Наташи и Бори Лемешонок за 1944-1945 годы. Температура больше 38 градусов держалась месяцами, состав гемоглобина, эритроцитов и т. д. в крови был невероятно низок.
Только за март 1942 года в Саласпилсе высосали 500 грудных детей. И если комендантом лагеря был Краузе, начальником хозяйственной части — Текемейер, начальником транспортного отдела — Хеер, заведующим канцелярией — Бергер — все немцы, то непосредственные кураторы и исполнители акций-расправ Видужс (старшина лагеря) и Пурвиньш (помощник старшины) — оба латыши из полиции СД.
Двое последних особенно заискивали перед овчаркой Рольфом герра коменданта после случая с Лилией Озол. Краузе, гибрид палача-садиста и похотливого изувера- сладострастника, распорядился устраивать «баню» для прибывших в лагерь несовершеннолетних девушек в своем присутствии, смакуя в обществе своего пса весь процесс раздевания и мытья. Латышка Озол плеснула в эту пару кипятком из шайки. Краузе, вовремя отшатнувшийся, не успел, однако, «спасти» от пустячного ожога Рольфа. Девушку объявили «ненормальной», заставили вместе с другими изнасилованными сшить по несколько комплектов разнообразных платьев для госпожи комендантши и нижнего белья и купальных халатов для коменданта (из новых вещей ранее казненных), а затем всех подростков «ликвидировали в установленном порядке». Краузе особенно возненавидел после этого «происшествия» детей, частенько усаживался на подоконнике своего дома в удобной позе и развлекался стрельбой из «парабеллума» по любому скоплению детей «больше двух».
Свидетели Лаугалайтис, Ельтерман, Купец и другие показали: «Отобранных от родителей детей в возрасте до 5 лет поместили в отдельный барак, там они массами умирали. Больных детей уносили в больницу лагеря, где их купали в холодной воде, от чего они через два- три дня умирали».
ПРИКАЗОМ коменданта концлагеря Саласпилс теплые бани были запрещены — только ледяной водой на морозе, вне барачных стен. Гросс-адмирал Дениц требовал от полевой медицины вермахта эффективного средства против обмораживания для своих морских пиратов. Его искали таким «прямым» образом.
«№21. Регина Бакша. 12 лет. В волость Огре, на хуторе «Леяс-Зиеди».
«№43. Нина Кухаренок. 13 лет. В Кокнссскую волость, на хутор «Крастмали».
«№62. Таиса Козлова. 12 лет. В волость Икшкилес, на хутор «Иевини».
«№98. Иван Сташков. 11 лет. В волость Набес, на хутор «Авотини».
«№196. Гунефа Урбан. 13 лет. В волость Балдоне, на хутор «Друкас».
Больных детей, у которых в 1941 году уже были уничтожены родители, айзсарги и шуцманы вывозили из Саласпилса и (с ведома гитлеровских оккупантов) поставляли в Риге хозяевам кулацких хуторов, заинтересованных в батрацкой силе. Хозяин, выбрав, забирал с собой ребенка. (В гроссбухе очень часто встречается «Unbekannte» («Неизвестный») и только номер «головы»). Одним из центров такой перевалки в Риге служил женский монастырь. Факты об этом фигурировали в обвинении шефа СС и полиции «Остланд» обергруппенфюрера Еккельна, судимого в Риге в 1946 году.
Эмилия Кристаповна Салеюмс свидетельствует, что в декабре 1941 года в Румбульском лесу оккупанты и их сообщники из латышских буржуазных националистов расстреляли одну за другой три большие партии детей школьного возраста по 200 человек в каждой.
В январе 1942 года на железнодорожную станцию Шкиротава был пригнан эшелон с детьми, который прямо у путей встретили 30 новых зеленых полностью герметичных автофургонов. Каждый заглатывал за «один прием» не менее 40 детей, уезжал со станции и возвращался назад не позднее, чем через 30 минут. Пустой. Все эти машины представляли собой передвижные газовые камеры.
Карлис Карлович Лиепиньш рассказал, что гитлеровцы в августе 1944 года расстреляли в Дрейлинском лесу на Лубанском шоссе более 10 тысяч детей. Для транспортировки использовались 65 больших грузовых автомашин. Возраст детей — от трех до четырнадцати лет.
Еще один красноречиво-обжигающий факт, сохраненный архивным делом: «Директор социального департамента получил в 1944 году от немцев приказание о вывозке советских детей из Майорского и Рижского детдомов. Лично дал распоряжение директорам этих детдомов о подготовке детей для погрузки на немецкий пароход «Мюнден». Из Рижского детдома погрузили на пароход 160-200 грудных детей, из Майорского — 130. Директор социального департамента присутствовал при погрузке на пароход советских детей. Пароход был торговый, а детей спустили в трюм. Грудных детей в трюме клали на железное дно один около другого. Была ужасная картина, дети плакали и кричали. Распоряжение о погрузке детей на пароход исходило от немецкого командования в лице немца Циненбейнц, который руководил эвакуацией города Риги».
В 1945 году, сразу после освобождения Риги, уездные прокуратуры Латвийской ССР вели систематическое расследование преступлений немецко-фашистских оккупантов. Вот текст только одной из многих аналогичных срочных информаций:
«Телефонограмма в прокуратуру Латвийской ССР. Принято 24 марта 1943 года.
В Эрлитаю Приедес Платонской волости Елгавского уезда в могилах найдены убитые дети в возрасте от 3 месяцев до 14 лет.
Все трупы детей с размозженным черепом. В некоторых случаях дети с ранами в груди. В полигоне найдено убитых детей еврейской национальности приблизительно около 1000 человек. В среднем в могиле от 30 до 40 человек. Передал: прокурор Елгавского уезда Меднис».
Свидетели, документы и живая боль человеческая.
Фашизм — это антисемитское стуканье кружек в мюнхенской пивной, кассетирующие бомбы над Ковентри, пять голых женских трупов с отрезанными грудями и отсеченными головами на заостренных колах на деревенской окраине близ Белостока. «Фашисты — просто падшая сволочь», — сказал Алексей Толстой.
Все так. В феврале 1946 года после осуждения в Риге повесили гитлеровского военного коменданта Риги генерала Руффа. 10 октября 1944 года по его приказу в Риге должны были быть взорваны 5806 различных объектов, по существу весь город; Рига, как и Краков, была спасена Советской Армией. До фашистского палача доплакалась наконец веревка.
В Варшаве трофейной, не по размеру немецкой каске стоит бронзовый мальчуган — памятник детям — участникам антифашистского восстания 1944 года. В Зеленом поясе славы под Ленинградом — бетонная ромашка с рисунком детского лица, память обо всех спасенных и неспасенных однофарными полуторками через Ладогу. В Советской Латвии память о затравленных фашизмом детях хранили только закрытые архивные фонды. Самое страшное, может быть, в том, что только сорок пять лет спустя с детских дел, прочитанных журналистом, слетел гриф секретности.
СЕГОДНЯШНЕЕ время — время плюрализма. Его составная — плюрализм площадей и бульваров. Немалую аудиторию собрал в Риге митинг у памятника Свободы на улице Ленина 23 августа этого года. И, как часто бывает, в толпе водоворотно закручивались минигруппы вокруг комментаторов речей, взлетающих со ступенек памятника Карлиса Зале. Одну из таких групп (в ней оказалось довольно много туристов-экскурсантов из Харькова) собрал вокруг себя пожилой латыш. В числе его слушателей оказался и я. Нет, он отнюдь не требовал намыливать веревку для коммунистов, к чему без обиняков призывал ряд ораторов, он говорил без патетического надрыва, следя за аргументированностью своей речи, раздумчиво, почти доверительно. Что именно?
— Я сам пережил немецкую оккупацию Латвии. Только совсем неправильно называть это время оккупацией. Это было время порядка. Строгого, взыскательного. но справедливого. Требовательны немцы в работе, кто это не знает. Но разве это плохо? Если ты не красноармеец, не поднимал оружие против немецкой власти, если не задержали тебя, скажем, с винтовкой в руках или пистолетом в кармане, если ты не коммунист или активный комсомолец, то живи, пожалуйста, как жил, работай, как знаешь, никто тебя не то что не расстреляет, а даже пальцем не тронет. И в городе при немцах покой был, и в деревне справедливость. Распоряжения, конечно, выполнять Надо было, но сами подумайте, какой без этого порядок? Легче ведь легкого понять. Кстати, немцы и коров раздевали, а детишкам молоко выдавалось. Вот ведь как. Вот она какая правда. Я, слева богу, сам в то время жил, сам вам рассказать могу. Не из вторых рук...
У говорившего была серебряная голова, умные глаза и ни грана поспешности или запальчивости. Он взял на себя добровольную роль рассказать правду гостям нашего города.
А я хочу спросить: членами какой политической партии были годовалые, трех-пяти-семн-десятилетние девочки и мальчики? В какую форму были одеты выдернутые из люлек и материнских постелей? Пистолеты, карабины, автоматы какой конструкции крепко сжимали в пеленках? Какими молочными зубами и кому могли нанести урон, ущерб, даже тень опасности? Кого объесть и кому, страша, противостоять?
В хронологическом выстраивании документов, разумеется, есть некоторая монотонность. Количество фактов подавляет, одновременно потрясая. Но в этом как раз и проявляется теневая сторона грифа «секретно». Есть, безусловно, секретность, диктуемая соображениями и интересами государственной безопасности.
А с другой стороны, то, что секретно, то и не гласно, то есть попросту — не известно, и его вроде бы и нет. Эта почва чрезвычайно питательна для разнообразных спекуляций и инсинуаций. Ведь живут до сих пор те, кто фальшивку подпихивает на место доказательства, удобный (выгодный) для себя вымысел преподносит вместо факта. Тут даже не скажешь, что грязная ложь воровски переоделась в чистую одежду правды. Ведь истина лучше, чем вакуумом, задушена семью печатями грифа. Что чрезвычайно устраивает тех, - кто уверен, что правда никогда не откроется, черное в их конкретных биографиях никогда не покажется на поверхности нашей будничной жизни.
Отсюда и разглагольствования о цистернами раздававшемся эсэсовцами парном молоке малолетним детям, «свидетельства» о «золотом веке» немецко-фашистской оккупации, а уж если обмакнуться в краску сиюминутного политиканства, то есть отнюдь не призрачная надежда вырваться на трибуну общественно-политического деятеля, дидактического наставника молодежи конца 80-х, «властелина сердец».
Самое страшное, чудовищное и осязаемо зловещее — именно это.
Рвение навеки похоронить бутылочку детской крови.
В Латвийской ССР, по данным Чрезвычайной Государственной комиссии, немецко-фашистские оккупанты и их активные помощники из числа латышских буржуазных националистов уничтожили 39 831 ребенка.
В Риге, как, впрочем, и в Москве, нет министерства истории. Но уж если мы живем в Советской Латвии, то я, коренной рижанин, обращаюсь с конкретной программой:
-
соорудить в Риге мемориальный памятник детям, погибшим во время немецко-фашистской оккупации Латвийской ССР от рук гитлеровцев и их приспешников;
-
учредить Ассоциацию бывших узников-детей периода немецко-фашистской оккупации;
-
решить вопрос о приравнивании их в правах к ветеранам — участникам Великой Отечественной войны со всеми вытекающими компенсациями и льготами;
-
добиться установления для них повышенной пенсии.
Прецеденты? В ГДР, ПНР, ФРГ эти вопросы давно решены и стали нормой жизни.
Радует, что группа народных депутатов от Латвийской ССР обратилась с предложением о передаче трех крупнейших Санаториев, расположенных в Латвии и принадлежащих трем различным союзным ведомствам, больным детям с соответствующей перепрофилировкой данных корпусов. Пока (или, точнее, до сих пор) они представляют собой роскошно-апартаментные офисы, пользуется которыми ничтожная группа людей, в основном в летний период. И это — при громадном штате персонала и прислуги, содержащей помещения на «товсь» все 365 дней.
В высшей степени благородная и замечательная цель — помочь нашим остро нуждающимся в помощи детям (именно нашим — нашим современникам, нашим землякам, среди нас живущим). Как видите, начало такой программе положено.
Незачем долго толковать о морали, преемственности, взаимосвязи, долге, увековечении памяти, поколениях и т.д. Сегодня мы сами себе даем по большому счету человеческий шанс человечесности (даже не человечности).
Второго дубля не будет.
Андрей МАЙДАНОВ,
спец. корр. «СМ». Элея-Платоне-Елгава-Рига.