Воспоминания Эсра Юрманна

На 4-й день нашего путешествия на горизонте появились очертания большого города. Мы переехали через большую реку и вскоре остановились на маленькой станции Шкиротава. Все должны были выйти и встать в ряды. Нам милостиво позволили оставить вещи на вокзале, мол, позднее за ними «пришлют». Моя мама решила не выпускать наш багаж из рук. Пожилых людей и детей увозят на машинах. Мы же должны маршировать, по кажущейся нам бесконечной улице – по Латгалес иела. Иела означает улица, и это первое слово, которое я выучил на латышском. Позднее нам навстречу прибыли люди с санками. К нам подошла девочка и спросила, может ли она подвезти наши рюкзаки на санках. Девочка оказалась из Ганновера. Нас ведут в гетто, в предместье Риги. После марша длинной примерно в 16 км, ок. 6-ти вечера, мы достигаем гетто. Это часть Риги, окружённая двойным кольцом колючей проволоки.

 

Первую ночь в гетто мы должны были провести вместе с 10 другими людьми в маленькой комнатке. На следующее утро нас распределяют по т.н. квартирам. Мы получили комнату рядом с кухней. Кроме моей матери, моего брата и меня в комнате должны жить ещё 4 человека. Кухней могли пользоваться и жители соседней комнаты, таким образом, на плохонькой плите должны были готовить 13 человек. Но не в этом была проблема. Обычно у нас отсутствовали продукты для приготовления пищи и не было дров. Наш дневной рацион состоял из маленькой редьки, 220 граммов «хлеба», испечённого из картофельных очисток, который был кислым на вкус, влажным и чёрным, как пол. Иногда, раз в неделю, давали 10 граммов маргарина и 100 граммов крупы. Это всё. Когда мы прибыли в гетто, нам сразу бросились в глаза пятна крови на улицах. В комнатах были видны следы пуль. Мы находили в них залитые кровью обувь, шапки и т.д. Скромная мебель была раскидана. Повсюду царил хаос. Мы узнали, что незадолго до нашего приезда солдаты СС убили из 35000 рижских евреев примерно 26000. От оставшихся латвийских евреев мы узнали следующее:

 

Сразу по захвату Риги солдаты начали действовать против евреев, при этом их поддерживало местное население. Так латыши рассказывали солдатам СС, где живут евреи. Обычно эсэсовцы заходили в дома, где жили евреи, брали все, что им было угодно, а хозяев уводили в тюрьму. Вскоре после этого вышел приказ, что все евреи должны носить жёлтую конецформыначалоформыЗвезду Давида на спине и переехать в гетто. Тогда гетто ещё не было обнесено забором. Ещё существовал «рижский еврейский комитет». Евреям разрешалось выходить в город, но они должны были вернуться в определённое время. Вообще евреям было не безопасно появляться в городе. На них часто нападали, их сбивали машинами и застреливали. К ним относились как к дичи на охоте как со стороны немцев, так и со стороны местного населения. Когда все евреи уже жили в гетто, пришла группа эсэсовцев, окружила гетто и вывезла всех женщин и детей на грузовиках. Кроме мужчин остались только женщины и дети еврейской полиции и совета старейшин. Эта акция началась в начале декабря 1941-го и продолжалась два дня.

 

 

 

 

Но было ещё одно обстоятельство, что заставляло нас бояться. Рядом с Ригой была посёлок Саласпилс, что по-немецки означает «солёный город» (Зальцштадт). Там находился большой трудовой лагерь, куда посылали многих людей из гетто. В этом лагере ежедневно умирало около 30-ти человек. Иногда туда приходил начальник рижской полиции, некто доктор Ланге, и каждый раз он убивал людей. Например, если он видел работника отдыхавшим, он его тут же убивал. Там свирепствовала дифтерия, и многие умирали от обморожения. В целом женщины держались более стойко, нежели мужчины, они могли лучше переносить голод. После того, как мы провели первые недели в работах по дому и во дворе, была организована школа. У каждой группы была такая. Почти с каждой группой приезжал учитель. В нашей группе было два учителя: господин Хоекстер из Дрездена и госпожа Ротенберг из Лейпцига. Директором школы был господин Нуссбаум из Дюссельдорфа, одновременно он был в совете старейшин Дюссельдорфской группы. Мы учились считать, изучали природу мироздания, еврейский язык и обычные предметы, которые преподают в народной школе. К сожалению, школа не была регулярной, т.к. когда выпадал снег, мы должны были его убирать. Или мы должны были ходить за дровами в необжитую часть гетто. Странным образом нам разрешалось разбирать мебель на дрова, а вот брать уже готовые куски дерева нет. Все дрова сдавали в группу по их распределению, эта группа и раздавала дрова по остальным группам. Когда мы возвращались с этих работ, иногда, нам давали тарелку супа и немного хлеба. Позднее мы стали учить ещё и английский.

 

В июле 1942 (немного запоздало) у меня была бар-мицва (13 лет) и я ходил несколько раз в неделю к директору Нусбауму, чтобы он меня готовил. Богослужений в гетто не было. У мужчин не было времени, т.к. они должны были работать целый день. Только для нас, детей, некоторое время были детские службы. В остальном до 14-ти лет можно было посещать школу, потом заставляли идти на работу. После того, как у меня и ещё одного мальчика была бар-мицва, каждое утро у нас в школе проходили богослужения. Нам дали Тфилин и мы должны были повязывать их каждое утро. Только по большим праздникам проходили вечерние богослужения. Наши учителя всё готовили. Иногда были и театральные постановки в гетто, я видел постановку Иеремии. Вместе с другим мальчиком мы соорудили себе химическую лабораторию. Нас поддерживали некоторые взрослые, которые работали на химической фабрике в Риге и приносили нам химикаты и преподавали нам химию и физику. Я себе соорудил также маленькую мастерскую, где я мастерил и мне помогали взрослые.

 

Когда стало немного теплее, наша мать пошла на работу и нашей радости не было предела, когда она вернулась с половинкой хлеба, которую она променяла на юбку. На следующий день моя мать променяла одежду на картошку. Эти обменные сделки на работе были очень опасны. Эсесовцы строго следили за тем, чтобы никаких сделок не было. Вообще всё было сложно и связано с большим риском и, к сожалению, я должен был узнать о некоторых вещах, которые меня глубоко потрясли. Если кто-то хотел попасть в рабочую команду, где можно было бы поменять что-то, то нужно было подкупать того, кто распределял наряды. Руководство гетто выглядело так: верховным комендантом гетто был оберштурмфюрер СС Краузе. Затем следовали несколько подчинённых ему эсесовцев. Им подчинялись старейшина гетто господин Макс Лейзер из Кёльна, потом шли мужчины, распределявшие наряды на работу и продукты. У каждой группы были совет старейшин один распределитель нарядов на работу и один распределитель провианта и несколько полицейских. Для гетто была создана т.н. лагерная полиция, состоявшая из евреев. У каждой группы был также начальник. Этих начальников и полицейских называли авторитетными лицами. Очень часто их надо было соответствующе подкупать, чтобы добиться чего-то. Некоторые из этих людей вели себя крайне некорректно, используя нужду других себе во благо. Были среди них и такие, что доносили эсесовцам на евреев.

 

Однажды пришёл солдат, он искал женщин на работу. Моя мать пошла с ним, она стала работать в магазине армейского обеспечения. Там был ещё и руководитель колонны, которого также следовало подкупать, чтобы получить привилегию там работать. А в гетто тем временем вышли новые запреты. Так было приказано сдать все деньги, всё золото, серебро, часы, авторучки и т.д. Те, у кого находили эти вещи после запрета, должны были умереть с голоду. Каждый день на чёрной доске можно было увидеть примерно следующие объявления: Из-за проведения нелегальных обменных сделок или из-за воровства вещей принадлежащих армии, или из-за нахождения у них золота и т.д. были убиты... Далее следовали имена. Я ещё помню как Хейнца Крейделя из Дрездена повесили за попытку бегства из лагеря Саласпилс. Каждый день приносил новые страхи. Я же всегда должен был думать, как бы мою мать не поймали на работе за нелегальные обмены. С другой стороны я ей за эти обмены обязан своей жизнью. В противном случае мы бы умерли с голоду.

 

Ранее упомянутый лагерь в Саласпилсе был со временем медленно закрыт и выжившие мужчины вернулись обратно в гетто. Они выглядели как ходящие скелеты, и хотя им строго запрещалось рассказывать что-либо о своей работе в лагере, но всё время просачивались слухи, что этим людям надо было сжигать трупы тех, кого убивали эсесовцы. Случалось, что прибывавший транспорт отправлялся прямо в Саласпилс, прямо в лагерь уничтожения, и я помню, что один транспорт из Берлина так никогда в гетто и не приехал.. Евреи, сжигавшие трупы были подчинены особому командованию, команде Краузе1 (названо именем коменданта гетто). После того, как евреев увезли из лагеря, туда привезли латвийских антифашистов и русских. Когда в мае 1943-го мне исполнилось 14, мне пришлось оставить школу и идти на работу, т.е. я был приписан к рабочей колонне и должен был вместе с ней каждый день маршировать в Ригу, чтобы там помогать загружать и разгружать товары. Затем пришёл приказ, что все жители гетто объявляются политзаключёнными и должны быть отправлены в концентрационный лагерь. Началось всё с того, что в начале рабочего дня являлись эсесовцы и выбирали людей для отправки в центр по распределению работы. После того, как система протекционизма и взяточничества в гетто увеличивалась, централизовалось руководство гетто, это означало то, что более мелкая «знать» была упразднена. Одежду больше не распределяли через соответствующие комиссии в группах, а централизованно.

 

Старейшина группы Кассель должен был теперь опекать и другие группы. Раздача нарядов на работу и продуктов была также централизована. Если у кого-то не было друзей в центральном комитете или кто-то не мог подкупить такого человека достаточным количеством хлеба, масла и т.д., то тот рисковал в следующий раз при визите эсесовцев оказаться в концентрационном лагере. Но прежде чем это началось, случилось следующее: однажды была созвана вся латышская полиция лагеря, около 40 человек. Полицейскими были в основном люди из интеллигенции и большинство ярые националисты. После двухчасового ожидания, появилась автомашина  СС и полицейских повели к ближайшей площади. После того, как они прождали там ещё час, появился комендант гетто и зачитал смертный приговор. Но только он начал читать приговор, как среди полицейских началась паника и они разбежались от страха. Эсесовцы тут же открыли огонь, всех убили, кроме двоих (их поймали позднее и также убили). После того, как жители гетто услышали выстрелы, они запаниковали, теперь они думали, что эсесовцы убьют и всех жителей гетто и многие женщины пробовали выпрыгивать из окон, чтобы не видеть, как убьют их детей. Чтобы восстановить порядок, комендатура выпустила примерно следующее сообщение: «С недавнего времени было замечено, что жители гетто, охраняемого латышами, стали чаще убегать. Этим людям помогали из еврейской службы порядка. Их обеспечивали оружием и деньгами. Люди из латышской службы порядка были сегодня правомерно умерщвлены.

 

Новые стражи порядка будут сформированы из немецкой части охраны гетто. Командующим стражами порядка всего гетто назначается еврей Фридрих Израиль Франкенберг. Управляющим полицией немецкой части гетто назначаю еврея Рудольфа Израеля Хаара и начальником полицейских латышской части гетто назначаю еврея Херберта Израеля Перл. подпись Краузе, оберштурмфюрер. Комендант рижского гетто».

Незадолго после этого арестовали одного латышского еврея, на которого донесли и он, под пытками, признался, где спрятано оружие. К счастью, оружие было спрятано в пустом доме в шахте за плитой. Последовали массовые аресты. Арестованных отправляли в рижскую центральную тюрьму, и никто не знает, что с ними случилось. Латышско-еврейский полицейский, который был в лазарете в то время, когда его товарищей расстреливали, выпрыгнул из постели, узнав о расстреле своих товарищей. Он побежал по гетто в сторону «пражских ворот» и кричал: «Если моих товарищей расстреляли, я тоже не хочу жить». Эсесовец застрелил его. У «пражских ворот», границы между латышской и немецкой частями гетто, стояли на часах двое полицейских, чтобы контролировать, что никто из одной части в другую не ходит. Но за пару сигарет можно было пройти, хотя это всегда было связано с опасностью. И я пару раз пробирался в латышское гетто. Я знал, что латышские евреи благодаря своим связям с местным населением всегда были обеспечены продуктами. Латышские евреи меня всегда кормили досыта и в общении с ними я блестяще выучил идиш.

 

Каждый день евреев уводили из гетто в лагерь. Мы не знали, что это такое и поэтому всегда боялись быть вывезенными. Только люди, которые делали важную в военном смысле работу, могли остаться в гетто. К такой работе относилась и в том числе шитьё, когда шили и чинили униформу СС и вермахта. Моя мать решила пойти туда. Там, правда, не было возможности меняться, но лучше было голодать, чем очутиться в концлагере и быть разлучённой с нами, с детьми. Особенно опасно было с моим старшим братом, которому было 17. В конце концов, моей матери с большим трудом и многочисленными подкупами удалось устроить его и себя в швейную, я также через подкуп, попал в садоводство. Но однажды пришёл приказ швейную перенести в Ригу, из-за чего мои брат и мать потеряли работу и 31 октября 1943-го, в день рождения моего брата, нам следовало явиться в 6 часов утра. Мы ждали до 12-ти утра, когда нас посадили на грузовики и увезли в концлагерь Стразденхоф, который находился в другом районе Риги, называемом Юглой. Когда мы ехали по Дюнамюндской улице, которая отделяла гетто, мы все были опечалены. Теперь мы покидали место, которое доставило нам столько разных страхов каждый день. Но одно мы знали наверняка – мы едем навстречу ещё более худшему периоду нашей жизни.

 

Теперь я уже 6 месяцев живу в Англии, год назад меня освободили из концлагеря русские войска. Моя мать пропала, о моём брате, который должен быть жив, я ничего не знаю. Всё время мои мысли возвращаются в это ужасное прошлое. В мыслях я вижу всех тех людей, что я знал и что закончили свою жизнь самоубийством, потому что они не могли больше переносить такую жизнь. Я помню 10 женщин, которых застрелили за то, что те обменяли свои шубы на продукты для своих детей. Никогда в жизни я не забуду детей, которые как безумные бегали по гетто в поисках своих матерей. И ещё я никогда не забуду, как один еврей стоя с петлёй на шее у виселицы кричал коменданту: «Придёт и твой черёд». И всё же, все эти вещи не идут нив какое сравнение с тем, что я видел в различных лагерях с ноября 1943 и до моего освобождения. Но об этом в следующий раз. На этом рассказ заканчивается.

 

Как мне подтвердил господин Юрман, этот рассказ о рижском гетто записан в апреле/мае 1946. О своей дальнейшей судьбе господин Юрман написал следующее: «31.10.1943 я, мой брат и моя мать покинули рижское гетто. Мы были частью тех жителей гетто, что были перевезены в казарменный лагерь. Так говорило официальное заявление. Каждый день мы ходили во внешний лагерь концентрационного лагеря Кайзервальд. Гетто было упразднено, жителей гетто распределили по лагерям. Из жителей гетто мы превратились в заключённых. Теперь мы жили в огромных спальных залах, нашими кроватями были трёхэтажные койки. нас собирали утром и вечером, в любую погоду сборы длились столько, сколько хотел комендант. Наш рацион состоял из двух котелков горячей воды, названной супом в обед и вечером кусок хлеба в 2-3 см. толщиной, ковшик кофе и каждые три дня примерно 30 гр. конского сала. Как следствие этого питания были дизентерия, отёкшие руки и ноги, фурункулёз или воспаление лёгких и как следствие смерть. Спасение было в доступе к провианту. Снова помогали командировки. Моя мать была прекрасной швеёй и шила из униформы вермахта обувь. Их несли те, кто сидели вместе с нами и меняли их на продукты.

 

Мы работали в мастерской генерального комиссара. Наш лагерь был мануфактурой по производству ниток, но это было в мирное время. Теперь это двухэтажное здание было нашим кровом, другое здание было фабрикой, где латали униформу вермахта. Это была наша работа. Я был подмастерьем у механика швейных машинок, который должен был меня учить. Между тем велись розыски и отборы. Старых людей и детей отбирали и вывозили. Если их тела не были сожжены уходящими бойцами «Hochwald» и «Stützpunkt» (база), то их бренные останки лежат в массовых могилах вокруг Риги. Моя мать взошла на такой транспорт в Августе 1944-го. Русские приближались. В сентябре наш лагерь начали «чистить» и нас погрузили на корабль, который привёз нас в лагерь Штуттхоф.