Антон Михайлович Антибиш (1911-2001)
Антон Михайлович Антибиш (1911-2001)
Воспоминания бывшего узника Шталага-350 в Елгаве
Записано по рассказу Владимира Антоновича Антибиша (1937 г.р.)
Начало войны Антон Михайлович встретил Литве, где была расквартирована его 10 стрелковая дивизия. Служил он в 67-м полку, 3-м батальоне. В самом начале войны, 22 июня, после непродолжительных боев дивизия была расколота на две части и окружена немцами, в том числе оказался расколотым и полк, где служил Антон Михайлович. Одна часть дивизии оказалась прижатой к морю в районе Паланги, а другая находилась в стороне Тельшяя. К сожалению, ввиду внезапности нападения и полной дезорганизации обороны военное командование Красной армии не смогло обеспечить своевременную доставку боеприпасов. Вследствие чего, солдатам пришлось противостоять превосходящим силам противника исключительно тем, что оказалось под рукой. Солдаты дивизии были уже опытными бойцами, поскольку многие из них прошли Финскую кампанию.
После непродолжительных боев в ночь с 22 на 23 июня 1941 года части бойцов дивизии вместе с пограничниками удалось отступить по береговой полосе на территорию Латвии в район Лиепаи. По пути к Лиепае встречались разные отступающие части Красной армии, эвакуированные и беженцы. В Лиепае уже шли ожесточенные бои, активно формировались военизированные подразделения из моряков как военных, так и гражданских, было много рабочих батальонов самообороны. Вместе с тем активизировались и националистические силы из числа местного населения. Нередко отступающие части обстреливали бывшие айзсарги, латышские полицейские, диверсанты и пр.
Когда батальон Антона Михайловича достиг Лиепаи, их остановил советский комендантский пост, который собирал силы для обороны города, и приказал всем занять позиции в окопах вместе с рабочими. Однако наступление немцев продвигалось столь стремительно, что их передовые части намного обгоняли отступавших и эвакуированных. Позиции под Лиепаей сводные части обороны смогли удержать лишь два дня. Первым приказали отойти морякам, после чего они ушли с кораблями. В обороне остались лишь рабочие и солдаты. Через два дня защитникам Лиепаи поступил приказ отходить в направлении Елгавы мелкими группами по 7-8 человек, в которой назначался один командир. Спустя некоторое время группа, где был и Антон Михайлович, оказалась в районе Талси. Местность там лесистая, много непроходимых болот, что позволяло скрытно отходить.
После нескольких дней скитаний многие начали сдавать, так были ранены в боях, все это время группа двигалась вдоль шоссе на некотором удалении. В одной из рукопашных стычек под Лиепаей Антон Михайлович получил осколочное ранение в живот и голову. Один из санинструкторов сразу же наложил перевязку, однако с тех пор никакой помощи раненым не оказывалось, а у них в запасе кроме нескольких пачек бинтов не было никаких медикаментов. С питанием тоже были проблемы. Когда отступали по Литве, питались тем, что давали крестьяне, некоторые выносили молоко и хлеб, однажды им даже принесли тарелку меда. Думали, что в Латвии тоже будет так же, но оказалось иначе. Очень часто на дорогах встречались бывшие айзсарги. Немцы разъезжали на мотоциклах, а эти верхом на лошадях.
Кое-как группа дошла до округи Елгавы. Уже август месяц был. Из всей группы остались в живых только трое. Однажды они вышли на какую-то поляну. Дом стоит, из трубы дым идет, неподалеку стога сена. По округе пахло хлебом. Решено было понаблюдать за домом. После нескольких часов наблюдений у дома никто так и не появился. Ближе к вечеру двое товарищей пошли на разведку, предупредив, что дадут сигнал, если там все в порядке. Отец залег и начал ждать. Поскольку был уставший и голодный, он заснул. Утром, часов в пять или шесть, его разбудил резкий удар в ногу. Проснулся, в лицо был направлен автомат. Стоит немец. Сопротивляться было бесполезно. У него была лишь винтовка с одним патроном. Он отбросил ее. По приказу немца пошел в дом, когда зашел, увидел, что двое его товарищей уже там. Провели допрос, потом посадили в какой-то чулан. В этом доме хлеба никакого не было – оказывается, это была специальная приманка для голодных и уставших одиноких групп красноармейцев.
Спустя некоторое время их всех погрузили на машину и отправили в лагерь. Этот лагерь располагался на острове. На тот момент узников в лагере насчитывалось примерно 2000 человек. Там были солдаты разного рода войск: и танкисты, и артиллеристы, и пограничники, и пехотинцы, очень много было моряков. Их поначалу держали отдельно, а потом куда-то перевели. Есть нам совершенно ничего не давали. Питались как могли, разной живностью – лягушками, улитками, кто что найдет… Держали всех под открытым небом, не было ничего, где можно было бы укрыться: ни крыши, ни укрытий. В лагере было много раненых, в таких условиях они умирали в первую очередь, но много умирало от голода и холода, болезней. Среди узников лагеря очень часто встречались земляки-украинцы. В шталаге он повстречал даже своего односельчанина Еременко Петра, который был полковым поваром. Через некоторое время в лагере началась «сортировка»: выбирали комиссаров, евреев, политруков. Все понимали, куда их отправляют и что происходит. Уничтожали также комсомольцев. Но особенно жестоко обращались с евреями.
По профессии отец был учитель. По распределению был прислан в одно из украинских сел для ликвидации безграмотности. Сначала занятия проводил в хатах, затем под его началом в селе в 1934 году построили четырехклассную школу. Через некоторое время к нему прислали еще одну учительницу. Их стало уже двое. Школа работала в две смены: утром здесь учились дети, а по вечерам их родители.
Будучи в лагере для военнопленных, он сказал, что из крестьян, поскольку это был шанс уцелеть. Когда немцы стали набирали в лагере крестьян на сельхоз работы, то и он попал в одну такую группу, которую через некоторое время погрузили в вагоны и отправили в Тильзит. Там лагерь располагался где-то неподалеку от города. Укрытий здесь тоже никаких не было, лагерь располагался на песчаном поле, огороженном колючей проволокой, по углам стояли вышки с часовыми и прожекторами. Этот лагерь был больше елгавского, пленных там насчитывалось около 10 тысяч человек. И снова в этом лагере было очень много моряков в черной форме. Кормили редко, один раз в день вечером. Никакой медпомощи не оказывали. Ближе к зиме узники начали рыть норы, чтобы хоть как-то укрыться от холода и ветра. Рыли руками. Затем по четыре человека залезали и накрывались плащом. Осенью по утрам на этом плаще всегда появлялась изморозь, иногда засыпало снегом. Однажды, проходя по лагерю, отец встретил своего командира, тот был ранен, с обеими перевязанными руками. Доложил ему, что успели эвакуировать его семью.
Через некоторое время в лагере вспыхнуло восстание. В одну из октябрьских ночей часть пленных решилась на побег. Договорились бежать мелкими группами. На колючие ограждения набросили кто шинель, кто накидку, так выбрались из лагеря. Однако охрана обнаружила побег, включились все прожекторы, началась стрельба из пулеметов.
В суматохе ему удалось все же скрыться. Он влетел в какой-то ручей и по нему так прошел километров шесть. Выйдя к дороге, послышался шум приближающейся машины и лай собак. Он спрятался в кустах, думал, патруль пройдет мимо, но собаки залаяли в его сторону, охрана выбежала, вскоре его поймали. Когда привезли в лагерь, его сильно избили. Затем в лагере всех построили и приказали рассчитаться на первый-десятый. Каждый десятый – шаг вперед. Потом «десятые» рассчитались еще раз на первый-третий. Отец оказался и десятым, и третьим. Тех, кто оказался третьим, приказали повесить, а каждых десятых – расстрелять перед строем. Отец говорил, что когда повели вешать, вся жизнь пробежала перед глазами, вспомнил семью, детей… Потом виселица, поплыли круги перед глазами… Очнулся он ночью, когда похоронная команда снимала висельников. Кто-то из них сказал: «А этот еще дышит». Тогда его взяли и волоком потащили в лагерь. Так он остался живой.
Этот рабочий лагерь не стоял на месте и перебрасывался всякий раз на новые места работы. Их переводили в Гумбинен, Мемель, Пилау, Щецин, Гданьск, Дортмунд, Гамбург и др. Лагеря были совмещенные: рядом с ними располагались англичане, французы, поляки, позже попадались американцы. Это было сделано намеренно, поскольку где-то уже с 1943 года началась бомбардировка городов Пруссии английскими самолетами. Лагеря находились поблизости от важных стратегических объектов или даже на самих заводах, и пленные, находясь там, таким образом спасали своим присутствием производство от бомбардировки.
Смертность в лагере была такой огромной, что за год пребывания в лагере там оставалось не более 20% от первоначального количества попавших туда. Лагерь постоянно пополнялся новыми узниками. Немцы старались выжать из пленного максимум при минимуме затрат. Туда поступали люди со всех фронтов. Каждый такой вновь прибывший становился источником новостей. Те, кто был ранен в ногу, погибали в основном первыми, поскольку не могли передвигаться и, соответственно, работать. Охрана их убивала в первую очередь. И если в колонне оказывались такие раненые, то сами пленные старались прятать их в середине колонны, и в случае чего помочь им идти. Работали в основном в поле: уборка, заготовка, посадка, уход за фермами, заготовка сена и пр. Занимались также выращиванием капусты. Иногда на эти капустные поля привозили удобрения – сами узники называли его «Руссише мист» – пепел сожженных людей в нацистских лагерях.
Когда их колонна проходила мимо пленных поляков или французов, те всегда им что-нибудь бросали: кто сигареты, кто галеты. О победе в Сталинграде узнали от французов. После этой победы немцы немного изменили свое отношение к советским пленным. Если в начале войны их охраняла нацистская элита, то сейчас, к 1943 году, вся охрана лагеря состояла из стариков, раненых на фронте после госпиталей и др. И вот эти, кто побывал на фронте, уже не так мучили и убивали пленных.
Однажды охранник-старик, солдат еще Первой мировой войны, начал разговор с пленным, с моим отцом. Тот рассказал о Сталинграде, о пленных немцах. После чего отец сказал ему, что война придет и сюда. Немец вспылил, начал его ругать, пленные вокруг испугались, начали отговаривать отца от спора. Вскоре все поутихло, разошлись. Но самое интересное, немец так никому об этом не доложил.
Где-то в конце ноября рабочую группу послали на уборку турнепса. Привезли к хозяину очень рано утром, и сразу заперли в помещении, где хранилась солома. После лагеря показалось, что тут рай. Встретили приветливо. Дали возможность поспать в тепле. Кроме них там оказались и русские девушки из Белоруссии, России. Впервые пленных накормили брюквенным супом с пшеном, обильно заправленным маслом. После завтрака погнали на работу. Весь день работали в поле, вечером снова накормили супом, дали кипяток. Однако ночью началось: один побежал, второй… Оказалось, что вода была некипяченая, а просто подогретая. И всех пробрал понос. В сарай невозможно было войти.
Утром охрана разозлилась: сарай попортили, никто не может работать. Вскоре их погнали мыться. Пригнали к какому-то каналу с бетонными берегами. Поскольку уже была поздняя осень, бетон покрылся коркой льда. Всем приказали раздеться догола, забрали одежду и заставили ее стирать. Охрана тем временем пригнала местное население и выстроила на обоих берегах. Там были женщины, старики, дети. И они стояли и наблюдали за этим мытьем несчастных военнопленных. И хоть бы один из них сказал, что так нельзя издеваться над человеком. Отец потом удивлялся, насколько могут быть бессердечными и жестокими люди… Обессиленные и замерзшие военнопленные с трудом забирались по обледенелому бетону, а охрана сбрасывала их обратно.
Позднее немцы пригнали в лагерь еще одну группу военнопленных, поскольку работы первой команды были сорваны. После этой купели половина лагеря заболела и умерла. Ему повезло выжить. Это было сознательное умерщвление людей.
Освободился из лагеря примерно в марте 1944 года на территории Польши во время бомбежки лагеря союзными войсками. В тот день из лагеря убежало около тысячи человек.
