В тюрьме и в лагере

Шуман И. В тюрьме и в лагере. // «Советская Латвия», №89, 15 апреля 1945 г.

 

Прежде чем попасть в Саласпилсский концентрационной лагерь, мне пришлось десять месяцев просидеть в рижской тюрьме. Обо всем, что пережил сам и видел, вспоминаю с тяжелой болью в душе. Теперь время немецкой оккупации кажется чудовищным сном, полным кошмарных видений, от которых замирает сердце и в жилах стынет кровь.

Сразу же, как только немцы ворвались в Ригу, начались массо­вые аресты. В городе царил безудержный произвол. В тюрьмы были брошены многие из тех, кто работал при советской власти на предприятиях и в учреждениях. Очень быстро очутился там и я.

Когда захлопнулась тяжелая металлическая дверь, передо мной открылась картина фашистского застенка. Сквозь полумрак я увидел камеру. На многоэтажных дощатых нарах не было ни матрацев, ни соломы. Между досками зияли больше щели. Когда человек ложился спать, острые края впивались в тело.

 

Часто в нашу камеру, бросали людей, находящихся в бессознательном состоянии, с изуродованными до крови и обожженными лицами, вырванными волосами, изорванной одеждой. Немало было случаев, когда в камеру не вводили, а втаскивали людей полумертвыми.

Я помню одного заключенного по фамилии Блумбергс. Однажды после допроса в камеру втащили, человека средних лет с хорошим лицом и добрыми глазами. Несколько часов он был без памяти. У него были сильно опухшие ноги и иссиня-черные пятки. Все мы кое-как отходили его. Воды в камере не бы­ло, поэтому приходилось ставить ему па ноги компресс из мочи. При­дя в себя, но все еще корчась от нестерпимой боли в ногах, он по­ведал нам правду о «допросе». От него хотели добиться признания, что он коммунист, но он им никогда не был и отказывался что-либо ска­зать. Тогда ему приказали снять башмаки и лечь на диван. Два по­лицейских прыгнули на него и при­давили к дивану. Двое других стали бить Блумбергса резиновыми стека­ми по пяткам, до тех пор, пока не­счастный не потерял сознания. В таком виде его и втащили в камеру. В таком же состоянии был вта­щен к нам и молодой человек Белов. Меня, как и всех других, кто сидел в тюрьме, не судили. Все сиде­ли в тюрьме без суда и какого-либо следствия.

Обвинения людям предъявлялись по ложным доносам провокаторов. Расстреливали и вздерги­вали на виселицы также без всякого суда. Однажды меня перевели в камеру №6 четвертого корпуса. Отсюда стали брать людей на рабо­ту. Некоторых послали в тюремную прачечную. Один заключенный, по­пав в прачечную, нечаянно порвал тюремную рубашку, которая была и без того вся изорвана, Я не знаю фамилию этого человека, но он поплатился своей жизнью за рубаш­ку, получив трое суток карцера. Бросили его туда в одном нижнем белье. Мало кто представляет себе эту жуткую пытку. Карцер — это маленькая цементная конура, в ко­торой нельзя ни лежать, ни сидеть. Снизу и сверху дует пронизываю­щий ветер. Простояв трое суток без пищи на сквозняке, этот человек стал заметно чахнуть и через не­сколько дней скончался.

 

Фашистская тюрьма представляла собой рассадник всякого рода эпи­демических заболеваний. Как пра­вило, в сырых камерах, рассчитан­ных на десяток заключенных, со­держалось 70-80 человек. Чаще всего люди спали вповалку на це­ментном полу, плотно прижавшись друг в другу. Питание состояло из маленького кусочка хлеба, переме­шанного с древесными опилками, и тарелочки черной бурды. Вот почему здесь были тиф и дизентерия. В нашей камере в течение долгого времени бо­лело 16 человек. Но самое страш­ное было в том, что люди мучились, не получая никакой медицинской помощи, хотя сильно в ней нужда­лись. Ежедневно -гибли десятки, а то и сотни людей. Однажды мы в те­чение дня насчитали 26 трупов, ко­торые были вынесены из тюрьмы на Матвеевское кладбище.

 

18 мая 1942 года я попал в Саласпилсский концентрационный лагерь. Когда нас посадили в черную машину, никто не знал, что прои­зойдет. Многие думали, что настали последние минуты. Машина вез­ла нас больше часа по каким-то до­рогам, и ночью мы оказались в Саласпилсе, о котором тогда уже стало известно, как о месте страшных, чудовищных пыток и гибели многих сотен и тысяч людей.

 

Концентрационный лагерь распо­лагался неподалеку от станции Саласпилс. На болоте, бывшем когда-то местом стрельбищ, возвышалось 12-15 бараков, насчитывавших в себе около трех тысяч невольников. Бараки были обнесены колючей проволокой, по которой циркулировал электрический ток. Уйти отсюда не представляюсь никакой возможности, так как все было приспособлено к умерщвлению людей. Смерть подстерегала их на каждом шагу.

 

В первый же день нас выстроили во дворе лагеря и приказали снять верхнюю одежду. Затем нас по­строили и приказали снять белье и стали выдавать другое.

Тут мы поняли, что не­сколько дней назад это белье было содрано с жертв фашистского раз­боя — мужчин и женщин, расстре­лянных и замученных в близлежа­щем лесу и в самом лагере.

 

Не дав опомниться от всего этого кошмара, нас целыми партиями в 500-600 человек с раннего утра угоняли под конвоем на каторжные работы. Многие, истощенные и обессиленные, умирали. Тех, кто отставал по какой-либо причине, избивали нагайками или по возвра­щении с работы сначала бросали на ночь в карцер, а на утро зачис­ляли в штрафную группу, голодны­ми отравляли на работу. В таком случае у многих не было никаких шансов остаться в живых. Изну­ренные, они снова падали по пути к месту работы и погибали.

 

Особенно отличался своими без­удержными зверскими расправами с людьми ротенфюрер Текемейер. За малейшую провинность он бес­пощадно наказывал каждого заклю­ченного.

Держа в одной руке пистолет, а в другой палку, он ходил по ла­герю. Когда совершалась эта цере­мония, в бараках и во дворе разда­вались выстрелы, стоны и плач.

 

Руки этого бандита постоянно были в крови его жертв.

Не менее «прославился» и некий Тоне, латыш по национальности, но ярый фашист и предатель душой. Он глумился над всеми и взбивал каждого, кто ему не нравился, расстреливал и вешал. В звер­ском обращении с заключен­ными он далеко превосходил своих хозяев-немцев. Совсем неслучайно немцы присвоили этой своей цепной собаке звание обер-лейтенанта.

 

Часто в Саласпилсский лагерь приезжал из Риги командир СД Ланге. И каждый раз, как только он появлялся, в лагере слышалась стрельба. Это был первый признак его появления. В такой день ни один заключенный не выходил во двор, боясь встретиться с Ланге. К вечеру у бараков находили не­сколько убитых. Ланге приезжал в лагерь, чтобы испробовать новый пистолет или ав­томат, которых у него насчитыва­лось несколько десятков.

На всю жизнь останутся в памяти долгие месяцы, проведенные в страшном Саласпилсском лагере, где убиты и замучены на моих глазах сотни и тысячи людей, вся вина ко­торых заключалась лишь в том, что они были хорошими и честными людьми.

 

начальник цеха рижского мясокомбината